WTF Kings 2017. Тексты R — NC-17, миди, пост 1

Название: Prince's Hound
Автор: [L]WTF Kings 2017[/L]
Бета: [L]WTF Kings 2017[/L]
Ссылка: Читать | скачать (Ao3)
Размер: миди, 16792 слова
Пейринг/Персонажи: Брок Рамлоу, Джек Бенджамин/Джозеф Лейсил, Дэвид Шепард/Мишель Бенджамин, Сайлас Бенджамин, Уильям Кросс
Категория: джен, гет, слэш
Жанр: экшн, драма, hurt/сomfort, character study
Рейтинг: R
Краткое содержание: Я пес его высочества, и готов служить его высочеству до конца.
Предупреждения: АУ по отношению к канону Королей. АУ по отношению к каноничному Рамлоу - ГИДРы нет и не было в его жизни. Авторское видение Рамлоу. Имеются крошечные (моргни-и-пропустишь) отсылки/цитаты к книгам Р. Сатклифф "Орел девятого легиона" и О.С. Карда "Игра Эндера".
Примечания: По заявке с инсайдаСтранный наверное пейринг, но додайте Джека и Рамлоу. Только нормального Рамлоу, не отморозка гидровского. Нормального вояку.
Читать дальше*SAT
**Правое дело
*** Благие намерения
****вестовой
*****М-4 (автомат)
*"эргэшки" - слэнг, ручная граната
**С-4 - взрывчатка
***ГВС - Вооруженные Силы Гефа
*brb asap, tc - (смс-сокращение) - Вернусь, как только смогу, береги себя
**UwM?- (смс-сокращение) - ты со мной?
***4ever. SU2mоrо - (смс-сокращение) - Всегда. Завтра увидимся.
Размещение: только после деанона
Для голосования: #. WTF Kings 2017 - "Prince's Hound"

Сколько Брок себя помнит, он всегда воевал, просто не всегда при этом держал в руках оружие.

-/-

Ему девять – он невысокий тощий чернявый пацан с оливковой кожей и живет в очень херовом районе Детройта. Причем «в районе» это буквально – он предпочитает болтаться по улицам, подворовывая по мелочи в хорошие дни и питаясь из мусорных баков в плохие, лишь бы не возвращаться домой, конечно, если засранную двушку в многоквартирном доме в районе перекрестка Милуоки авеню и Браш-стрит можно назвать домом. Родителям по большей части насрать, где он пропадает: бледная до синевы мать движется так, словно внутри у нее постоянно что-то болит, что, впрочем, неудивительно, учитывая, как колотит ее папаша, а тот озадачивается местонахождением Брока лишь раз в несколько месяцев, перед посещением миссис Гурира – жирной негритянки из социальной службы. И то потому, что без ее подписи надбавка к пособию по безработице на троих нетрудоспособных иждивенцев ему не светит. Брок боится отца, но ненавидит все-таки больше.

-/-

Ему двенадцать, за лето восемьдесят первого он умудряется вымахать на полфута и теперь он не просто тощий – он жилистый и почти коричневый от загара. Как-то вечером, возвращаясь с пруда, как местные зовут бетонную коробку в земле на задворках заброшенного цеха, заполненную дождевой водой, он натыкается на троих черных. Судя по одинаковым татухам, они принадлежат одной из многочисленных местных банд. У Брока особо нечего взять, но им и не нужен повод. Он старается не давать себя окружить, не подставляется зря и, когда бьет, то так, чтобы противник не поднялся. Двое остаются лежать, третий парень сбегает, прижимая к животу сломанную руку и путаясь в мотне широких штанов. Брок пинает того, кто начинает шевелится первым, только потому, что из-за них уронил мастерку в пыль на грязной обочине.

-/-

Броку тринадцать и его трясет от ярости. Миссис Гурира осчастливила их своим посещением ранее в этом месяце, и папаша два дня как обналичил чек. Это означает, что он пьет, и будет пить, пока деньги не кончатся. Броку вообще-то срать, но старый мудак сидит на полу на кухне и кидает, мать его, ножи в косяк входной двери, стоит ему сделать хоть шаг в ту сторону. Мать с сестрами в маленькой комнате. Может быть, плачут, может, быть молятся – кто их разберет. Брока колотит от наползающей изнутри дикой злобы, но он считает. Очень внимательно считает. После того, как нож с облезлой пластиковой рукояткой в виде рыбьего хвоста – слишком тупой, чтобы даже воткнуться в косяк – падает на пол коридора и отлетает на середину комнаты, можно выдвигаться.

– Ты к'да блядь н'мылился, сучонок? – орет отец, когда он выходит на площадку. Брок не ускоряет шаг – ему осточертело бегать. Дверь, распахиваясь под весом грузного пьяного тела, с грохотом врезается в разрисованную корявыми граффити стену подъезда. В квартире напротив, где живет сумасшедшая старуха Уоллис с ее сорока собаками, поднимается дикий лай.
– А ну в'рнись, гаденыш!

Брок медленно поворачивается. Отец, перебирая руками по шатающимся перилам, ползет с лестничного пролета вниз. На нем грязная майка, разношенные, вытянутые на коленях треники непонятного цвета и стоптанные старые кеды. Он наполовину лыс, сед и воняет. Брок не понимает, как мог его бояться. Он пятится спиной вниз до площадки, дожидается, пока папаша доберется до нее тоже, и, когда тот, наклонив голову, словно бык, изрыгая невнятные проклятия и брызжа слюной, надвигается на него, делает шаг в сторону. Вероятно, недостаточно быстро, потому что отец спотыкается о его кроссовок и летит вниз еще четыре пролета, размазывая по сколотым, заваленным иглами и мусором бетонным ступенькам кровь и что-то похожее на беловато-серое желе.

Брок зачем-то поднимается обратно в квартиру. Мать стоит, привалившись к косяку, и выглядит еще бледнее обычного. Девчонки – он видит их в щель едва-едва приоткрытой двери – жмутся друг к дружке на дальнем конце продавленной кровати. Внизу кто-то принимается истошно орать.

-/-

Четырнадцать Броку исполняется в колонии для несовершеннолетних, и, черт, если б он раньше знал, что за крышу над головой и трехразовую жрачку надо всего-то спустить старого мудака с лестницы, давно бы это сделал.

При колонии есть подобие школы: три учебных класса с отдельными входами для учителей, где преподавательский стол отделен от парт решеткой с сеткой Рабица. Посещение обязательное – государство за это вроде как платит – и, хотя по большей части это все нахрен не нужная Броку нудятина, заняться все равно больше особо нечем.

-/-

Броку пятнадцать. К жилам на его груди и руках добавляются мышцы, а лицо неожиданно округляется. Мистер Питерсон – преподаватель английского, литературы и истории по совместительству – обращается к нему чаще остальных и называет «одаренным юношей». Брок предпочел бы, чтоб он этого не делал: парни в блоке за глаза дразнят его заучкой и любимчиком. Попытки придумать прозвища посерьезнее Брок пресекает кулаками. Питерсон ведет консультации с теми, у кого есть шанс поступить в местный колледж, не требующий заоблачных баллов по SAT*. Брок сидит возле преподавательского стола – это первый раз за два года, когда он оказался по другую сторону классной решетки. На первой встрече Питерсон рассказывает, в чем Брок силен, а в чем ему нужно подтянуться, чтобы получить приличный балл. Во вторую он подсаживается чуть ближе, кладет ладонь Броку на колено и, словно по забывчивости, оставляет ее там. К третьей Брок готов. Он опускается на колени между разведенных ног, облизывает губы, всем видом демонстрируя готовность, и к ебеням откусывает мужику его хер.

Крови море. Питерсон визжит, как свинья. Вбежавшие охранники топчутся на месте, потому что даже идиоту, в общем-то, понятно, какого черта произошло. Вторую половину дня Брок проводит в кабинете директора колонии. Караулящий его охранник осторожно просит сходить умыться. Видок у Брока в овальном зеркале директорского клозета тот еще: рожа в крови, и между зубов что-то красное. Фу. В итоге ему объявляют выговор с занесением, а Питерсон исчезает и никогда больше не возвращается. Нахер колледж, решает той ночью Брок, лежа в койке и бездумно пялясь в потолок. Через пару дней он узнает, что в колонии его за глаза зовут бульдогом. Ему нравится, хотя он не собирается никому давать об этом знать.

-/-

Он идет в ближайший призывной пункт, едва ему исполняется восемнадцать: к таким вещам, как крыша над головой, полное материальное обеспечение и трехразовая жрачка, здорово привыкаешь. В отличие от девяноста девяти целых девяти десятых процентов новобранцев курс начальной боевой подготовки дается ему легко, куда легче, чем сраный Диккенс. Неудивительно, что из его призыва он первый получает в учебке сержанта.

-/-

Броку двадцать один, когда истекает его первый контракт с ВМС США. Он второй месяц торчит на базе в Меридиан, Миссисипи, сходит с ума от скуки и ловит последние новости везде, где только может. В Персидском заливе намечается заварушка. С одной стороны, все лучше, чем просиживать зад на базе, а с другой – он по горло сыт всеми этими «Правыми делами»** и «Благими намерениями»***. В конце месяца, когда он болтается по городу в очередной увольнительной, к нему подваливают хорошо одетые ребята с хорошо подвешенными языками. Представляются частной охранной конторой «Щ.И.Т.», обещают молочные реки и кисельные берега. Когда Брок прямо интересуется, почему именно он, вербующий его парень с лицом скорее клерка, чем военного, признается, что руководство пристально следило за его «прогрессом». Брок не выносит, когда за ним наблюдают исподтишка. Он обещает подумать и через два дня уезжает с базы насовсем, так и не продлив контракт и не связавшись с вербовщиками.

-/-

Броку двадцать семь, и работать на себя не в пример веселее, даже если работа по-прежнему заключается в том, чтобы убивать. Год в Руанде, год в Сомали, четыре полных невообразимого пиздеца года в Югославии, за которые баснословно хорошо платят. Потом Албания и Гвинея-Бисау. Последняя чисто для отдохнуть, потому что африканские регуляры это даже не противник – это мясо в упаковке. И, что самое печальное, воюет Брок, в общем-то, на стороне точно таких же мудаков – придурки палят себе под ноги в десять раз чаще, чем в противника. А вот охота в саванне классная.

-/-

В тысяча девятьсот девяносто девятом среди людей его профессии прокатывается вскоре подтвердившийся слушок, что каша в Чечне заваривается по новой. Следом начинают озвучивать суммы контрактов: количество нулей впечатляет, но Брок слишком хорошо помнит Югославию, чтобы понимать, что со странами восточнее связываться ни разу не стоит. Несколько месяцев он отсыпается на Гавайях, ловя в новостях и через знакомых, какой, оказывается, лютый пиздец воевать с русскими – а то они и не знали, ага – а потом ему предлагают работу с долгосрочной перспективой в Гильбоа.

Гильбоа выглядит на карте ничего себе так, по крайней мере, не пустыня и не джунгли. Деньги тоже неплохие – Брок соглашается.

Обычно воевать в мелких государствах ему надоедает через сезон-другой: после муссона где-нибудь в зеленом зажопье Южной Америки валить хочется вне зависимости от того, сколько тебе платят. Но наступает новое тысячелетие, проходит еще полгода, год, а он по-прежнему торчит на границе с Гефом, отстаивая этот нахрен ему не нужный клочок земли на северном берегу реки Изобилия. И какой только идиот догадался ее так назвать? – в очередной раз лениво размышляет Брок в окопе, ожидая, решится противник сегодня идти на штурм или опять ограничится артобстрелом.

Кого-то в штабной палатке, видимо, тоже волнует этот вопрос – запыхавшийся вестовой**** ссыпается в окоп вместе с комьями глины.
– Сержант Рамлоу? – спрашивает он у всех сразу. Головы, как по команде, поворачиваются к Броку, и он сдвигает каску на затылок.
– Здесь.
– Вас просят в штаб, сержант, немедленно.

Брок пожимает плечами, сплевывает измочаленную зубочистку и поднимается. Судя по тому, как запыхался вестовой, его хочет какая-то высокая шишка. Почти треть всего личного состава войск Гильбоа составляют наемники, но корона тщательно поддерживает имидж национально-освободительной армии, состоящей сплошь из патриотов: контрактникам незамедлительно предоставляется гражданство и соответствующий чин. Брок по большей части находит забавным, перевалив за тридцатник, снова стать регуляром, хотя необходимость блюсти субординацию нравится ему куда меньше, чем в первый раз.

В штабе немноголюдно: стенографистка, связист, полковник Колман, подполковник Сантьяго, генерал Абнер и незнакомый лейтенант, уже изукрашенный камуфляжной краской так, что трудно разглядеть черты лица. Брок открывает рот, чтобы гаркнуть приветствие, но лейтенант замечает его первым и делает шаг навстречу.
– Рамлоу?

– Так точно, сэр.
Колман коротко кивает из-за спины лейтенанта. Броку полковник не то чтобы нравится – от начальства он традиционно не ждет ничего, кроме подставы, – но мужик местами даже знает, что делает, и на том спасибо.
– Лейтенант Бенджамин. С этой минуты вы поступаете в мое распоряжение. Из вашего отделения разрешаю взять пять человек.
– Предпочтительно опытных старослужащих, вроде вас, – тут же добавляет стоящий вполоборота и вроде бы вообще не интересующийся происходящим Абнер. То есть, наемников, переводит про себя Брок. У генерала сухое, словно резцом выточенное лицо, и, судя по его выражению, наемники ему категорически не нравятся, правда, не настолько, чтобы отказываться от их услуг.

– Есть, сэр! Разрешите приступать, сэр? – обращается Брок к лейтенанту, фамилия которого отчего-то кажется знакомой, хотя он никак не может сообразить, почему.
– Разрешаю, – говорит тот и добавляет, – центральная палатка сто двадцать седьмого разведывательного через десять минут. Сейчас от вас нужны еще два человека, с кандидатурами оставшихся определитесь позже.

– Слушаюсь, сэр, – чеканит Брок, вылетая из штаба. Он берет Смита и Экермана – первого знает по Албании, со вторым все эти два с половиной года делит окоп. В палатке разведчиков они появляются ровно через девять минут сорок три секунды, Бенджамин коротко представляет: «пополнение, господа», – и начинает брифинг. Разведка малой группой по местам возможного наступления. Палец лейтенанта уверенно порхает над картой, намечая маршрут и пути отхода. Брок ищет к чему придраться – судя по голосу, лейтенанту не больше двадцати, а значит прямиком из военной академии – и не находит. Возможно, парню просто везет. Пока. В любом случае, задача, негласно поставленная Абнером, ясна: следить, чтоб не вляпались, вытащить, если вляпаются. Не впервой. Брок мысленно пожимает плечами и крест накрест складывает руки на висящей на груди М-4*****.

Вылазка проходит гладко, повышенной активности противника не наблюдается. На обратном пути они даже натыкаются на небольшой схрон недалеко за линией фронта: эргэшки*, С-4**, ящик патронов с маркировкой ГВС***. Подготовкой к полномасштабному наступлению это не назовешь, но Брок все равно подозрительно проверяет ящики на предмет минирования и в итоге дает добро на то, чтоб забрать с собой и подорвать позже. Вот только через полчаса добычу приходится бросить: они попадают под шквальный обстрел.

Позиция для засады не идеальная – взвод прижимают огнем к лесистому склону невысокого холма и обстреливают с вершины: вряд ли караулили, скорее всего, случайно засекли и действуют по обстоятельствам. Сверху прилетает пара гранат, разлапистые ели гасят силу взрыва, только звенит в ушах и с ног до головы осыпает землей и иголками. Брок выпускает очередь в том направлении, и кто-то коротко вскрикивает. Бинго, конечно, но все равно просто повезло.

За Смита и Экермана Брок беспокоится не больше, чем за себя. Он отыскивает взглядом лейтенанта – тот сидит на корточках возле одного из своих и что-то объясняет, показывая рукой вверх и в сторону. Обойти с тыла и прижать огневую точку на вершине холма – неплохо для «только что из академии». Лейтенант бросает на него быстрый взгляд – белки глаз кажуться особенно яркими на перемазанном черным и зеленым лице – Брок кивает, мол, прикрою, и сигналит Смиту, чтоб шел с ними. Бенджамин салютует, хлопает по плечу своего парня, и все трое короткими перебежками огибают холм и скрываются из вида. Брок стреляет вверх, не особо надеясь попасть, просто чтоб лежали мордами в землю и не глядели по сторонам. Пули, прилетающие со стороны леса, где засела основная группа, с завидным упорством долбят по стволу в паре футов выше его головы. Это бесит.

Вершину холма сотрясает взрывом, и стрелять оттуда перестают. Брок оглядывает людей – все целы, у одного легкая контузия, у другого дырка в плече с уже наложенной повязкой, ничего по-настоящему серьезного – и дает знак отходить. Он идет последним, и пулю в бедро ловит тоже он. Его ранят не впервые, и каждый раз это как удар веслом и ведро кипятка одновременно. Штанина моментально пропитывается кровью, и вот это уже нехорошо.

Брок перекатывается на спину и отползает к стволу ближайшего дерева. Сзади все еще палят – у бойцов Гефа, разозленных потерей огневой точки, похоже, загорелось их достать, – и выбор между зажимать рану или отстреливаться Броку не нравится категорически. Он слышит, как Экерман подгоняет удаляющийся отряд, и не испытывает по этому поводу никаких особенных эмоций – сам поступил бы точно так же. Наемникам платят не за то, чтоб они спасали друг друга, и не то чтобы Брок ждал для себя какой-то другой смерти. Бедро начинает болеть, а пальцы ноги немеют. Вот блядь.

У него еще полтора магазина, глок с двумя обоймами и пара гранат – на всех ублюдков хватит. Брок перетягивает ногу выше раны вытащенным из шлевок ремнем – кровь все еще сочится, его начинает знобить – и ждет, пока противник рискнет подойти ближе, когда улавливает краем глаза движение справа. Он вскидывает автомат, но выучки хватает чтоб не выстрелить, потому что к нему на полусогнутых пробирается лейтенант. Какого черта он творит?

– Какого черта вы, мать вашу, вытворяете, сэр? – шипит Брок, когда Бенджамин ныряет за укрывающий его ствол дерева. С той стороны в него с глухими шлепками одна за другой впечатываются три пули, еще одна сдирает кору, и труха дождем сыплется Броку за шиворот. Лейтенант скалится – зубы у него такие же белые, как белки глаз, один клык чуть выпирает, но это маленькое несовершенство выглядит почему-то мило. Кажется, у Брока отказывают от потери крови мозги.

– У меня идея, – бросает тот, зубами надрывая упаковку пакета с марлевыми тампонами. Он прижимает к ране всю пачку – Брок рычит сквозь стиснутые зубы – и прихватывает сверху собственным ремнем, – держись, сержант.

Бенджамин срывает чеку с гранаты, бросает аккуратно, понизу, чтоб не отскочила в полете от стволов, но – какого хера?! – не в сторону стреляющих, пригибает голову Брока к коленям и наваливается на него сверху. Через три секунды земля под ними ощутимо подпрыгивает, от грохота закладывает уши, сверху дождем осыпаются ветки, ошметки коры, земля, и Брок чувствует проносящуюся мимо волну жара. Запасы из схрона. Подтверждая его догадку, раздаются звонкие хлопки взрывающихся патронов.

– Ну, пошли, – Бенджамин закидывает его руку себе на плечо, с некоторым усилием вздергивает Брока на ноги и наполовину ведет, наполовину волочит вслед за отступающим отрядом. Сзади снова что-то взрывается. Навстречу им выбегают двое рядовых из людей Бенджамина.

Два возгласа: «Ваше высочество!» и «Принц!» сливаются в один, и вот теперь до Брока доходит. Наследная монархия. Король Сайлас Бенджамин, который рассказывает про Бога и бабочек и остервенело выгрызает у Гефа каждую пядь земли, которую только могут отстоять его солдаты. Брок чувствует, как его подхватывают под руку с другой стороны. Слышит, как лейтенант – его, блядь, высочество – ворчит, слегка задыхаясь под тяжестью своего сержанта:
– Мы своих не бросаем, – а потом раненая нога задевает какую-то корягу, боль расцветает вспышкой сверхновой и Брок проваливается в темноту.

-/-

Брок понимает, где он, еще до того, как открывает глаза: запах госпиталей ему знаком ничуть не хуже, чем запах передовой. Рядом мерно пищит какое-то оборудование, слышатся голоса, где-то в стороне чересчур рьяный капрал орет на рядового. Брок приоткрывает глаза, фокусируется на неизменно украшающем все вокруг стилизованном изображении бабочки и засыпает снова, раз уж он по-прежнему у своих.

Выздоравливая, он по большей части мается от скуки. Экерман заходит иногда, приносит новости, сплетни и возможность перекинуться в карты разок-другой. Как-то раз появляется и Бенджамин: тот парень с простреленным плечом – рядовой Клири – лежит тут же. Брок едва узнает лейтенанта. Без камуфляжной краски он выглядит, во-первых, совсем юным, а во-вторых, как чертова модель или голливудский актер: брови вразлет, огромные глаза, точеные скулы и капризный изгиб полных губ. И, хотя мистер Питерсон по-прежнему первостатейный мудак по каким угодно стандартам, но Брок давно уже не пятнадцатилетний пацан и спокойно относится к факту, что некоторые парни кажутся ему не менее привлекательными, чем девчонки.

Принц болтает с Клири о всяких пустяках, на прощание хлопает по здоровому плечу, обещая, что тот скоро вернется в строй – парень краснеет и сияет одновременно, – и на обратном пути останавливается у койки Брока. Он изучает данные на мониторах, пробегает взглядом жизненные показатели на планшете, висящем в ногах кровати.

– Идешь на поправку, сержант?
– Так точно, сэр, – откликается Брок, и Бенджамин усмехается, возвращая планшет на место.
– Отлично, ты все еще должен троих моему взводу.
Брок называет фамилии – у него была куча времени на раздумья.
– Нет уж, – принц улыбается, откидывая голову назад и проводя языком по губам. Немного выступающий клык все еще кажется Броку милым, – сам приведешь. Так что не залеживайся тут, сержант.
– Так точно, сэр, – ухмыляется Брок ему в спину. Ждать становится немножечко легче.

Брок старается как можно больше спать, тем более, что у него крайне удобная при его профессии способность не запоминать снов. Он просто проваливается в темную яму и выныривает наутро отдохнувшим. Но, должно быть, гремучая смесь морфина, антибиотиков и черт знает чего еще, чем его накачивают двадцать четыре часа в сутки, что-то разлаживает в его мозгах. И в последние пару недель перед выпиской, когда уже нигде практически не болит и только зверски чешется затягивающаяся рана, ему ночь за ночью снится один и тот же сон. Он видит себя псом: матерым, с массивными лапами, поджарыми боками и клыками с пол-ладони. Он за каким-то чертом оказывается в Детройте, в доме на перекрестке Милуоки авеню и Браш-стрит. В квартире на удивление чисто и пусто, и только в спальне девочек на продавленной кровати кто-то сидит. В окно бьет яркий солнечный свет, и Брок не может разглядеть кто, но его тянет к этому человеку, как на аркане. Он заходит в комнату, негромко цокая по старому вышарканному линолеуму когтями, метет пушистым хвостом, утыкается широким лбом в колени – у него остается смутное ощущение, что тот одет во что-то темно-синее и похожее на форму, – и ему становится хорошо и спокойно, словно он наконец-то оказался на своем месте.

И каждый день после пробуждения ему отчаянно не хватает этого ощущения правильности из сна. Брок дождаться не может, когда уже слезет с чертовых обезболивающих.

-/-

Когда ему, наконец, разрешают покинуть остопиздевший госпиталь, снаружи мало что меняется, разве что линия фронта сдвигается на полсотни ярдов к северу. Брок прихватывает обещанных троих и направляется прямиком в знакомую палатку сто двадцать седьмого разведывательного. Поднявший голову от карт Бенджамин довольно улыбается, и ощущение правильности вот оно, тут как тут, словно срикошетившая пуля. Упс.

Брок размышляет об этом в свободное от службы и вылазок время, хотя его остается не так чтобы очень много. Он знает, что единственный способ наилучшим образом выполнять его работу – не задавать лишних вопросов, глядеть в оба и никогда ни к чему не привязываться. Потому что сегодня ты воюешь на одной стороне, а через год приезжаешь стрелять по бывшим товарищам. Ничего личного, просто бизнес. Он с таким же успехом мог получить предложение от Гефа тогда, два с половиной года назад. Он мог бы переметнуться к ним хоть сейчас, не дожидаясь истечения контракта. И даже если такое не самым лучшим образом сказывается на репутации, то судя по тому, что он узнал о Гефе, воюя с ним, этих парней волнуют только цена и эффективность. Проблема в самой малости – он не может. Потому что, начиная об этом думать, он моментально видит перед собой лицо лейтенанта Бенджамина с разочарованно поджатыми губами, и все. Это ужасает и бесит одновременно, потому что он, мать его, наемник и никакие скуластые мальчишки королевских кровей не должны ничего менять. Вот только принц меняет, и Брок отказывается даже думать о масштабах этих изменений.

Поначалу Брок полагает – дело в том, что Бенджамин спас ему жизнь, что это простое чувство долга, а он ненавидит быть в долгу у кого бы то ни было. К счастью, при его профессии проблем с возвращением такого рода долгов нет. Бенджамин берет его с собой почти всегда, вне зависимости от того, идут они маленькой разведгруппой в три-четыре человека или всем отрядом. Брок учит принца всему подряд из разряда вещей, о которых не расскажут в военной академии: различать припрятанные мины, обматывать гранаты изолентой и подкидывать их в люки бензовозов, маскироваться так, что можно в двух шагах пройти, не заметив. А в один далеко не прекрасный день выуживает за шкирку из волчьей ямы, предназначенной совсем не для волков. Но это все не то, и беспокойное чувство, заставляющее его большую часть свободного времени болтаться в прямой видимости лейтенантской палатки, никак не унимается.

Потом он решает, что дело в том, какой Бенджамин сам по себе. Упрямого, практически не признающего авторитетов, принца невозможно принудить к чему-либо силой чина или положения, но он охотно прислушивается к разумным доводам любого из своих солдат. Он знает любого из своих солдат, помнит, у кого жена, у кого девушка, где живут родители и есть ли еще дети в семье. Он никогда не прячется за спинами, и, если они идут в переделку, принц шагает впереди. Брок не знает, врожденное это у него или выпестованное в процессе воспитания в королевской семье, но результат очевиден – за ним легко следовать, ему легко подчиняться. Так легко, что, когда принц строит планы на развитие военной кампании на год-два, а то и три вперед, Брок без малейшей заминки кивает так, словно не сомневается, что и тогда будет рядом. Это ужасает и успокаивает одновременно. И он понятия не имеет, что с этим делать, кроме разве что очевидного – пойти спросить у принца. Но нет. Брок еще не готов озвучить всю эту крутящуюся у него в голове хренотень словами. Не в этом тысячелетии, по крайней мере.

Вот только в Гильбоа человеческие намерения до смешного мало значат.

-/-

Стылой ноябрьской ночью две тысячи первого они проворачивают удачную операцию: устраивают засаду на колонну с боеприпасами и продовольствием на горной дороге, недалеко за линией фронта, и умудряются расхерачить все тридцать пять машин, удачно подорвав головные и замыкающие грузовики. Брок со своими методично расстреливают выживших, пока команда Джека спасает из обоза то, что может пригодиться, и поджигает все остальное. Всему взводу дают неделю увольнительной в тылу. Неделю горячей воды, свежих простыней и нормальной только что приготовленной еды. Они надираются в первый же вечер.

Брок, запрокинув голову так, что ноет шея, пялится на далекие звезды. Ночь ясная, немного прохладная, но от полыхающего костра пышет жаром так, что у сидящего рядом на высоком полене принца небрежно расстегнут китель. Отсветы пламени пляшут в начищенных пуговицах и знаках различия на его воротнике. Они одни: остальные либо давно уползли в казарму спать, либо все еще куролесят в баре на одной из центральных улиц этого небольшого приграничного городка. Брок тоже уполз бы, но он не уверен, что вообще сможет подняться – это раз, и два – ему и здесь хорошо, потому что початая бутылка еще и близко не кончилась.

Брок делает долгий глоток – виски обжигает горло, уютным теплом оседает в желудке – и протягивает бутылку принцу. Тот усмехается краем губ – наверняка привык к пойлу получше во дворце-то – но берет, прикладывается к горлышку и ставит бутылку между ними. Беспокойно плещущийся по стенкам алкоголь в отсветах костра кажется жидким янтарем. Красиво. Брок поудобнее упирается спиной в поваленный ствол дерева и устраивает локти на коленях. Голова плывет, но пока сидишь, нормально.

– Выкладывай, – говорит вдруг Бенджамин, и это еще одна причина, по которой принц чертовски хорош: он видит людей насквозь, даже когда кажется, что он не обращает ни на кого внимания. – Я же вижу, что ты надумал себе что-то и оно покоя тебе не дает. Выкладывай, сержант.

Это одновременно и лучшее и худшее для такого разговора время. Брок пьян, и фильтр между языком и мозгами у него отключился примерно полбутылки назад, но описать словами все то, что он передумал с тех пор, как очухался в госпитале с аккуратно заштопанным бедром, он и в лучшие-то дни едва ли был способен. Он с силой трет лицо, застывает, уткнувшись в ладони, и через какое-то время принц легонько пихает его коленом в плечо.

– Эй, головорез, не спать, – в голосе Джека слышится улыбка, – с тебя все еще пояснения, что за бардак творится в твоей башке.
Брок тяжко вздыхает. Как, спрашивается, он должен сказать принцу, что ему уже давно кажется: единственное, что он действительно должен – всегда, всегда стоять за его левым плечом.
– Я н' г'л’в’рез, – бормочет он, вопреки очевидному, и поднимает голову, чтоб взглянуть на принца.

Тот смотрит в ответ спокойно, без тени превосходства или осуждения. Дрожащие отсветы пламени выхватывают из темноты сильную линию его челюсти, аккуратный нос, яркие губы, и Брока осеняет, наконец. Дело не в упрямстве, харизме или готовности Бенджамина рисковать жизнью ради любого из своих солдат – хотя и в них тоже. Просто для Брока война это деньги, грязь, кровь, смерть и увечья. На войне не бывает ничего красивого. Не было ничего красивого – до тех самых пор, пока он не встретил лейтенанта Бенджамина. И теперь что-то в нем, какая-то его часть, которая, возможно, думает иногда о матери и сестрах, время от времени отсылает им чеки и хранит нераспечатанную пачку писем в непромокаемом пакете на дне рюкзака со снарягой, – она готова идти куда угодно за этой красотой. Сделать ради нее все, что угодно.

Кроме того, чтобы сказать вот это все словами через рот, разумеется. Брок готов постучаться лбом о бревно, на которое опирается спиной. Вдалеке заходится лаем потревоженная кем-то собака, в голове всплывает тот странный сон, и вспоминаются вдруг вычитанные, наверное, еще в колонии слова из какой-то сопливой книжки. Брок открывает рот, прежде чем успевает передумать.

– Я не головорез, – повторяет он, – я пес его высочества, и готов служить его высочеству до самого конца.

Брок впервые называет принца его титулом, и это словно делает слова еще более весомыми. Лицо Бенджамина не меняется, но глаза становятся удивленнее, мягче – в неверном свете костра трудно разобрать. Принц подхватывает стоящую между ними бутылку, делает долгий глоток и усмехается – теперь уже определенно по-доброму.

– Ты головорез, Брок, – он впервые называет его не Рамлоу и не сержантом, и звук собственного имени на этих губах будит внутри у Брока что-то голодное и темное, которое хочет украсить кишками врагов принца ближайшее дерево и возложить ему на голову золотой королевский венец, заляпанный отпечатками собственных залитых кровью пальцев, – но, может быть, мне и нужен такой рядом.

Принц возвращает ему бутылку, Брок пьет долго и жадно, потому что внезапно чувствует себя пугающе трезвым. Принц молчит, и Брок даже сквозь несколько слоев ткани чувствует плечом тепло его бедра.

-/-

Броку тридцать три, и его новый официальный статус – телохранитель его высочества Джека Бенджамина, наследного принца королевства Гильбоа. Абнера перекашивает каждый раз, когда Брок входит в штабную палатку следом за принцем, но его высочество ни разу не отсылает ждать снаружи – он тоже любит бесить людей. Линия фронта медленно, ярд за ярдом, продвигается на север. Брок сомневается, что загаженная дизтопливом, стреляными гильзами, дерьмом и перепаханная тяжелыми колесами армейских грузовиков земля хоть на что-то годится. А когда однажды вечером он делится своими соображениями с лейтенантом, тот хохочет, хлопая его по спине, и, успокоившись, объясняет.

– Ты просто не видел Шайло. Поверь, при должном количестве усилий через год-два здесь будут колоситься поля и зеленеть огороды.
Его задумчиво-мечтательный взгляд теряется где-то в сизых сумерках теплой апрельской ночи за ровными рядами армейских палаток, словно он уже мысленно разбивает участки под посевы и держит в руках трепещущие побеги будущих яблоневых садов, но через пару минут встряхивается и возвращается к консервам, пока те не остыли окончательно. Брок механически жует, гадая, доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть принца-созидателя.

-/-

Броку тридцать пять. Джек – с легкой руки его высочества Брок непозволительно быстро привыкает звать его так и вслух, если они одни – получает звание капитана, что того очень радует, и вызов на две недели в столицу, по поводу чего принц испытывает гораздо меньше энтузиазма.

– Окажемся в Шайло – сам увидишь, – отмахивается Джек – напряженный и собранный, словно перед опасной вылазкой, а не поездкой домой – когда Брок пытается потихоньку выпытать причину резкой перемены настроения. Брок знает его достаточно, чтобы коротко кивнуть и не лезть больше с расспросами.

Шайло огромный – не такой, как Нью-Йорк или Гонконг, конечно – но для места, где, по словам явно забавляющегося его неверием Джека, еще пятнадцать лет назад была покрытая выжженными руинами пустыня, выглядит он более чем впечатляюще. Сияющие стеклом и бетоном небоскребы, парки, загруженный порт, чистота на улицах, и повсюду отпечаток достатка и благополучия, словно в нескольких часах лёта к северу вовсе нет никакой войны. И повсюду, куда ни кинь взгляд, идут стройки.

– Отец хочет официально сделать Шайло столицей, – говорит Джек, заметив его интерес, – но только после того, как город полностью восстановят.

Брок кивает, ему очень хочется открыть окно черного лимузина, в котором их везут, но он знает, что делать этого не стоит. На Джеке его новая, с иголочки, капитанская форма, но Брок чувствует, как с каждым четким поворотом широких городских улиц, с каждым оставленным позади кварталом в нем что-то неуловимо меняется. Это и его самого заставляет подобраться и держать ухо востро.

Лимузин останавливается на тихой зеленой улице почти в самом центре города. Водитель, обогнув машину, открывает для Джека дверь. На нем дорогой костюм, легкое пальто, и он с еле заметным неодобрением косится на черную униформу Брока, натуго перетянутую ремнями набедренной и наплечной кобуры. Брок только расправляет плечи и ухмыляется незаметно для Джека, когда принц, пренебрежительным кивком велит дрессированной дворцовой охране оставаться у машины.

Джек живет в пентхаусе. Ну, конечно, он живет в пентхаусе. Окна занимают все пространство от пола до потолка, и от этого после нескольких лет на фронте у Брока слегка неуютное ощущение. Джек бросает ключи на стеклянный столик в прихожей так, словно отсутствовал полдня, не больше.
– Там справа гостевые комнаты, – говорит он, ослабляя тугой узел форменного галстука, – выбирай любую. И через полчаса приедет портной.
– Портной? – проверяющий периметр в районе кухни Брок выныривает из-за кухонной стойки.

Джек стоит на лестнице второго этажа.
– Ага, – он напряженно улыбается. – Я тоже люблю, как весь этот кевлар и ремни на тебе смотрятся, но дворцовый этикет есть дворцовый этикет.
– Так точно, сэр, – Брок подходит ближе и вопросительно смотрит вверх, – разрешите?

Джек пожимает плечами, пропуская его вперед. На втором этаже огромная спальня, такая же огромная ванная с примыкающей к ним гардеробной и еще пара надежно запертых помещений. Ключей от них Брок не спрашивает.

Портной оказывается сухоньким сгорбленным старичком лет, наверное, девяноста, но, к счастью, он привозит с собой помощников. Джек в плотно облегающих ноги брюках и шелковой рубашке откровенно развлекается, пока с Брока снимают мерки и заставляют раз за разом переодеваться в гору привезенных аккуратных неприметно-темных костюмов. Три подгоняют под него прямо на месте, остальные портной обещает прислать завтра к полудню. Покрой настолько идеален, что наплечной кобуры со стороны заметить невозможно в принципе. Они практически готовы, когда охрана звонит снизу, сообщая, что принца уже ждут во дворце. Брок шагает вперед, но Джек останавливает его движением пальцев и, подманив к себе, цепляет на лацкан маленький значок широко раскинувшей крылья бабочки.

Дворец не выглядит, как дворец в прямом смысле этого слова, скорее уж как административное здание в духе позднего неоклассицизма. Охрана, правда, соответствует, хотя Брок бы поставил на ворота кого угодно, кроме этого толстяка Клотца. Радость на лицах матери и сестры Джека точь-в-точь как в рекламе кредитов с пониженной ставкой или пенсионных фондов по ТВ. Улыбка принца, впрочем, тоже едва касается глаз. Внутренние помещения выглядят куда более подобающе дворцу, нежели архитектура здания снаружи, мимоходом отмечает держащийся на полшага позади и слева от Джека Брок, прислушиваясь, присматриваясь и запоминая повороты.

Ужин королевская семья устраивает «для своих», если судить по небольшому – всего-то две дюжины – количеству гостей. И вот теперь, стоя в тени ниши у отделанной богатыми деревянными панелями стены, Брок понимает озабоченность принца его гардеробом – он ничем не отличается от секьюрити, сопровождающих королевскую чету и некоторых гостей, никто не обращает на него внимания. Ну, почти никто.

В квартиру Джека они возвращаются уже далеко за полночь, и вот теперь открывающийся из огромных окон вид на тихий, помаргивающий сонными огнями, город действительно умиротворяет. Джек скидывает туфли и носки, босиком шлепает на кухню, наливает себе полбокала виски и двигает бутылку Броку, устраиваясь за широкой стойкой из темного мрамора. Брок засовывает галстук в карман, и вешает пиджак на спинку высокого стула. Виски, естественно, оказывается отменным.

– И что она тебе предложила? – без прелюдии спрашивает Джек. Взгляд у него тяжелый, уставший. Такой должен бы появляться на фронте, после долгих выматывающих боев, а не после ужина в кругу семьи.
Брок пожимает плечами.
– Деньги.

На самом деле встреча с Томасиной почти застает его врасплох. В один момент его величество король Сайлас сообщает, что хочет переговорить с наследником наедине, а в следующий Брок оказывается в темном уголке за плотной бархатной занавесью, и на него не мигая в упор смотрит королевский дракон в обличье невысокой чернокожей женщины.

– Повышение, – усмехаясь, добавляет он. Джек задумчиво крутит в пальцах бокал, плечи у него чуть напряжены, но он ни о чем не спрашивает.

– Я пес его высочества, – говорит Брок, – и кормлюсь только с его руки.

Джек приподнимает брови и залпом опрокидывает в себя остатки виски. Брок толкает к нему бутылку.
– Она попробует еще раз, – между прочим сообщает Джек, и Брок пожимает плечами – скорее всего, его в этот самый момент пробивают по всем возможным базам данных.

– Ага. Ответ будет тот же, – отвечает он и с нажимом повторяет: – тот же, – когда Джек вскидывает на него пристальный взгляд. Принц молча ударяет краем своего бокала о бокал Брока.

-/-

Столичное расписание выматывает так, как не всегда способны будни на передовой. Джек частенько ночует во дворце, и тогда Брок спит на диване в просторной гостиной апартаментов наследника, а наутро его кормят завтраком на кухне, примыкающей к королевской – забавный опыт, хотя и чрезмерно официозный.

Томасина подкатывает к нему снова за пару дней до возвращения на фронт. Сообщает, что миссис Рамлоу скончалась три года назад от рака, но вот ее дочери, ныне миссис Райли и миссис Гарланд, живут в Айове и Джорджии и у них на двоих пятеро детей. Брок бросает короткий взгляд на протянутую ему пачку фотографий, ловит себя на желании по привычке засунуть большие пальцы за тактический ремень и, старательно держа руки расслабленно вытянутыми вдоль тела, спрашивает:
– Последний раз я видел их, когда они были двумя тупыми беспомощными соплюхами. С какого хера, дамочка, вы решили, что они интересны мне теперь, когда они превратились в тупых жирных свиноматок?

Он отстраняет Томасину плечом и неторопливо выходит из угла, куда она загнала его. Королевский дракон больше к нему не суется.

-/-

На обратном пути Джек ощутимо расслабляется, и от этого внутри у Брока становится до странности неуютно; впрочем, задумываться особо некогда: коротая дорогу, принц спрашивает о его мнении насчет придворных. Брок отвечает, не заботясь о том, чтобы выбирать слова. Джек хохочет от большинства формулировок, а от некоторых морщится и ворчит: «ты даже не представляешь насколько». Лоскутное одеяло полей, здесь и там разбавленное красными крышами и белыми рельсовыми заборами ферм, постепенно сменяется менее жизнерадостным пейзажем. Асфальт исчезает, уступая место грунтовке, мимо них в обе стороны то и дело проносится военная техника и патрули.

– Не доверяй дяде, – говорит Брок, когда джип подкидывает на ухабе так, что конструкция машины скрипит пронзительно и надсадно. С Уильямом Кроссом за время пребывания в Шайло они пересеклись всего раз или два, но большего Броку и не надо – у него чутье на таких: безжалостных, расчетливых и холодных. Джек бросает на него внимательный взгляд и коротко кивает. Это скорее «я подумаю» или «поговорим потом», чем «хорошо, учту», но пока Броку и этого хватит.

Сто двадцать седьмой разведывательный при виде принца ликует так, как никто из его семьи в Шайло.

-/-

Броку исполняется тридцать шесть через пару недель после того, как они возвращаются в столицу: если не насовсем, то на очень долгое время. Конфликт с Гефом достигает точки, когда ни та, ни другая сторона не в состоянии получить больше никакого перевеса, и переходит в стадию холодной войны, которую журналисты жизнерадостно называют миром. Джек пренебрежительно фыркает каждый раз, когда натыкается на выпуски новостей. Брок снимает квартиру ниже по той же улице, где живет принц. Район баснословно дорогой, но скидки для королевских служащих не менее впечатляющие. Большую часть времени он все равно ночует у Джека.

Перестроиться с фронтовой жизни на дворцовую становится неожиданно легко, после того как до Брока доходит: при дворе своя война, причем не менее кровавая, чем на границе. Только роль богатых земель и стратегически важной водной артерии здесь играют внимание короля, возможность пропихнуть свои интересы в Совете, положение при дворе и благосклонность королевы. Джек сражается в ней не менее одержимо, чем на северной границе, а значит, Брок будет сражаться тоже.

– Ты быстро вписался, – замечает Джек между прочим. После заседания Совета Брок натравливает охрану министра сельского хозяйства на безобидного просителя. Те срабатывают как надо: один задерживает угрозу для дознания, второй уводит клиента из зоны поражения. Пять секунд – и принцу не приходится бороться за внимание отца со всякими идиотами. Как два пальца. Брок пожимает плечами и скалится в ухмылке, которая куда больше подходила к его тактической форме, нежели к этому аккуратному темному костюму.

– Вечером едем кутить по этому поводу, – хмыкает, подмигивая, Джек. И они едут.

Принц знает все клубы Шайло, и его знают тоже: без вопросов пропускают, наливают что угодно в каком угодно количестве по щелчку пальцев и никогда не тревожат такой мелочью, как счет. Как-то Брок интересуется, отправляют ли их во дворец, и Джек заливисто хохочет.
– Никогда, – объясняет он Броку под ритмичный гул грохочущей на танцполе музыки – они сидят в кабинете для вип-клиентов на втором этаже. – Мое появление лучшая реклама для любого заведения. Они должны бы мне еще и доплачивать.

Впечатленный Брок удивленно присвистывает. Джек улыбается с нескрываемым самодовольством, и ухмылка становится еще шире, когда в комнату впархивают, притворно стесняясь и хихикая, три роскошные длинноногие красотки с очередным подносом отменной выпивки. За закрывающейся дверью виднеется подобострастное лицо владельца заведения. Ткани мерцающих и переливающихся на стройных бедрах и упругих грудях платьев Броку и на портянку бы не хватило. Улыбка Джека перестает касаться глаз, и Брок делает вид, что ничего такого не замечает. Дело не в том, насколько тщательно Джек охраняет тайну накрепко закрытых дверей своего шкафа, просто рыбак рыбака, как говорится – Брок догадывался давно и теперь лишь убеждается в истинных предпочтениях принца окончательно.

Вопрос с девушками надо утрясать деликатно, понимает он, вот только деликатность в списке достоинств Брока никогда не значилась. Он мучается пару месяцев еженедельных вечеринок с демонстративным выгулом девиц всех расцветок и мастей, и сред с красоткой Клодией, с которой Джек возвращается в машине с нарочито опущенными окнами под стрекот затворов фотокамер, а потом на выручку приходит случай.

Они проводят субботний вечер в «Алой розе»: заведение немногим отличается от ему подобных, но здесь частенько пасутся прикормленные журналисты, а Джек старательно следит за тем, чтобы в прессу и выпуски светской хроники попадали сведения о его гетеросексуальных «завоеваниях». Вот только сегодняшняя «победа» то ли от счастья, то ли от волнения превышает свою норму алкоголя раз хорошо если в пять, а Джек, слишком занятый тем, чтобы попасться на глаза кому надо, а не девушкой, замечает это только, когда та едва не наворачивается с лестницы, ведущей к приватным комнатам на второй этаж. Брок ловит ее на полпути: дуреха не ломает ни каблуки, ни ноги – удача номер раз, и номер два – от остального зала их весьма кстати скрывает гений оформительской мысли в виде декоративного водопада. Девица, что неудивительно, в полной отключке.

– Я о ней позабочусь, – Брок перехватывает бухое в стельку тело поудобнее и смотрит принцу прямо в глаза, – а потом потихоньку пришлю тебе того приятеля.
Джек застывает, кровь разом отливает от его лица, и Брок чувствует себя, как пес, от которого хозяин только что в панике отдернул руку.
– Того высокого, светловолосого, в сером пиджаке и красной футболке, – описывает он парня, которому Джек последние полтора часа улыбался поверх плеча висящей сейчас на руке у Брока девушки.

Это оказывается физически больно: настолько рисковать доверием Джека, но его долг – служить, и только так он может делать это наилучшим образом. Джек молчит, костяшки вцепившейся в перила руки у него белые, и Брок не отводит глаз, позволяя принцу буравить себя взглядом сколько вздумается.

– Пес его высочества играет за обе команды, – говорит он все тем же ровным, спокойным голосом, – и, если его высочество не против услышать мнение своего пса, отличный же выбор.
Джек моргает, медленно выпуская судорожно втянутый воздух. Девица внезапно издает звук, будто вот-вот блеванет. Принц морщится, торопливо убирает ноги в дорогих ботинках с «линии огня» и робко улыбается, когда Брок, закатив глаза, вскидывает ее на руки, словно невесту. Поначалу неуверенная, улыбка его становится шире, когда Брок протискивается мимо него наверх, ворча: «ну пошли что ли, принцесса хренова».

На верхней площадке лестницы Брок оглядывается, чтобы сказать одними губами: «пять минут». Джек коротко кивает, румянец потихоньку возвращается на его бледные щеки. Брок сгружает девицу на постель в самом дальнем номере, поворачивает ее на бок, подставляет мусорное ведро и спускается вниз. Парень, к счастью, оказывается понятливый: и бровью не ведет, когда Брок, делая вид, что ищет бармена, шепчет ему на ухо: «второй этаж, третья дверь справа», а через пару минут неторопливо направляется в сторону туалетов, в последний момент ловко меняя траекторию и скрываясь на лестнице. Брок обессилено переводит дух, чувствуя себя так, словно только что провернул сложнейшую диверсию в глубоком тылу, заказывает себе двойной скотч и через полчаса поднимается наверх проверить, как там незадачливый «трофей». За третьей дверью справа сладко стонут.

Они не говорят об этом ни на следующее утро, когда Брок везет принца домой, ни когда-либо после, но впервые после возвращения в Шайло Джек ощущается по-настоящему спокойным. С этого дня становится легче. Принц флиртует на камеры, уходит с девушками наверх, а дальше в игру вступает Брок: с теми, что пьяны и обдолбаны, легче всего, остальным Брок приносит якобы забытый на стойке бокал с небольшой химической добавкой, о которой им знать не обязательно. Некоторых он ебет сам – потому что, блядь, сиськи это лучшее, что придумал Господь, после Джека Бенджамина – и почти всем без исключения говорит наутро: «его высочество призвали срочные дела королевства, но его высочество просил передать, что вы особа выдающихся достоинств».

– Просто будь осторожен, – все, что он просит от принца. Джек кивает без тени легкомысленности или издевки. В конце концов, кто лучше него знает, насколько высоки ставки в этой игре? Брок позволяет себе успокоиться. Во всяком случае, до поры, тем более, что забот и так хватает.

-/-

Чем больше времени проводят они в столице, тем больше внимания Джеку уделяет старший Кросс. Брок бесится про себя, но подловить главу корпорации «Кроссген», которая, походу, владеет половиной государства, на чем-то конкретном, с чем можно пойти к принцу, никак не получается. Ничего такого, что выходило бы за рамки показной – впрочем, как и все во дворце – привязанности дядюшки к племяннику королевских кровей. От всего остального Джек отмахивается.

– Дядю интересует политика ровно в той степени, в которой она влияет на индексы биржи и курсы валют, – принц лениво болтает в бокале янтарный виски. Они сидят на излюбленном месте – за кухонной стойкой в его пентхаусе, за окном полночь, и дел у принца на сегодня, к счастью, больше нет. Брок, кисло скривившись, опрокидывает в себя остатки своей выпивки и наливает еще, подтаскивая к себе ведерко с наполовину уже растаявшим льдом.

– Потому что чем больше у него денег, тем больше возможностей скупить в Гильбоа все, включая людей: армию, прессу.
Джек открывает рот, чтобы возразить, закрывает снова и хмурится. Брок мрачно поздравляет себя: он ненавидит разыгрывать эту карту, но Джек делает стойку на малейшую угрозу своему будущему восшествию на трон.

– Дядя не имеет никакого права претендовать…
– Сам он и не станет. Но, при всем уважении, Его величеством трудно управлять, а вот в случае если Сайласа заменят на кого-то… такие люди, как Кросс, умеют добиваться желаемого любыми путями, и они не считаются ни с чем, кроме собственного интереса. И ни с кем.
Джек буравит его потемневшим взглядом и мрачно приканчивает выпивку.
– Я ни хрена не понимаю в банковском обеспечении, пополнении казны и валютных запасах, но как-то это тревожно, держать все золотые яйца в одной корзине – дядюшкиной.

Джек трезвеет на глазах, дергает уголком рта, мрачно трет переносицу, и вот теперь это значит: «я над этим подумаю, но больше не напирай». Брок умолкает, наливает ему еще виски, бросает несколько крупных кубиков льда и зарабатывает этим слабую тень улыбки.

-/-

До чего бы Джек там ни додумался, действовать он начинает вскоре после этого разговора. Принц посещает мелкие и средней величины банки, не зависящие от корпорации Кросса инвестиционные фонды – вроде бы между делом, исключительно по государственной необходимости и откровенно скучая в процессе, но Броку совсем не нужно, чтобы Кросс пронюхал даже об этом. Так что он предоставляет Джеку заниматься тем, в чем тот хорош, и берется за то, что прекрасно умеет сам.

При виде младшего Кросса, Эндрю – белобрысого себе на уме социопата с глазами квелой осенней рыбы – Брока трясет безо всякой видимой причины и палец сам собой тянется к спусковому крючку Глока. Но это слишком радикальная мера, а вот немного столь любимой им химии очень идет социопату на пользу в плане полного отключения тормозов и фильтра между языком и мозгом и совсем даже не очень – ужину в тесном кругу королевской семьи и особо приближенных персон числом где-то с две-три дюжины. И мнение о каждом из собравшихся у Эндрю ну очень специфическое.

Старший Кросс краснеет, бледнеет и срывается на визг, пытаясь призвать отпрыска к порядку, но Брок рассчитал дозу идеально: Эндрю несет, словно кусок дерьма по водам Ниагары. Мишель возмущенно встает из-за стола после первых полутора минут. У гостей его величества нет такой привилегии, и Брок им откровенно сочувствует, как и замершей в растерянности охране. Джек прикрывает рот рукой и втягивает щеки, как всегда, когда старается не расхохотаться. Брок его понимает: не то чтобы поливающий грязью присутствующих младший Кросс хоть в чем-то да погрешил против истины. Королевское семейство отмирает только, когда сучонок начинает съезжать на скользкую для Джека тему, и Брок затыкает его, мгновенно повышая голос: «Ваше высочество!»

Ужин заканчивается натянутым прощанием с особо приближенными гостями и громким семейным скандалом после него. Следующие несколько недель старший Кросс занят исключительно попытками смягчить гнев негодующего монарха и, соответственно, тяжесть ожидающего Эндрю наказания. Ничто не мешает Джеку заниматься тем, чем бы он там ни занимался с банками.

– Хорошо придумано, – говорит Джек в машине на следующий день, когда Брок везет его с очередной встречи. Брок щерится в довольной ухмылке, и принц качает головой.
– Надо поднять тебе зарплату.
Они фыркают в унисон.

Когда Джек заканчивает с банками, старший Кросс все еще переваривает пятилетнюю принудительную высылку сына из Гильбоа без права досрочного возвращения.
– Получилось? – осторожно спрашивает Брок, когда принц тяжело оседает на сиденье после многочасовых переговоров и, откинувшись на подголовник, закрывает глаза. На дворе третий час ночи. Окна на директорском этаже офисного здания, возле которого припаркована машина, все еще освещены.
– Ага, – хрипло откликается Джек.
Брок кивает, хотят принц и не может его видеть, и заводит машину.
– Домой, – командует принц, не открывая глаз, – спать. А завтра вечером в «Четырехлистный клевер», праздновать.

Назавтра Броку исполняется тридцать семь, так что он с чувством выполненного долга идет пялить отцепленную от Джека сисястую пьяненькую блондиночку после того как убеждается, что неприметный улыбчивый светловолосый парень в аккуратном, словно у какого-нибудь клерка, пальто и джемпере гарвардского отличника добирается до вип-комнаты принца никем не замеченным. Парня зовут Джозеф Майкл Лейсил, и следующее утро оказывается далеко не последним разом, когда Брок его видит. И вот это, блядь, настоящая засада.

-/-

Джек счастлив – это единственный безусловный плюс во всей этой ситуации, так что Брок не лезет, делает, что может, и старается держать свои опасения при себе. Джозеф не нравится ему категорически. Он, безусловно, миловидный парень, но не может похвастаться ни накачанной фигурой, ни красивыми в классическом или неклассическом смысле чертами лица. Он и работает-то не то бухгалтером, не то специалистом по налогообложению – Брок по даже базе пробить его не может, потому что сраный зануда ни разу в жизни правил парковки не нарушал. Брок в душе не ебет, что Джек в нем находит. Но вот только Джек находит, а в системе координат Брока это очень большое «но».

– Пожалуйста, будь осторожен, – просит он принца вновь и вновь, и Джек серьезнеет, словно трезвеет, но потом глаза у него снова начинают искриться, будто поставленный на солнце бокал шампанского, и Брок улыбается ему, мысленно закатывая глаза. Он старается думать за двоих, если уж Джек не в состоянии пользоваться мозгом – верхним, по крайней мере. Он меняет назначенные для встреч отели и клубы в последний момент, отдает им ключи от своей квартиры, меняет машины по три раза в неделю и никогда не возит в одно и то же место одним и тем же маршрутом. А за неделю до инаугурации Шайло, заехав за Джеком поутру, обнаруживает его самозабвенно целующимся с Джозефом в дверях пентхауса.

Брок отправляет явно все еще пьяного от бурной ночи Джека досыпать, отменяет его утренние встречи, спускает Джозефа на грузовом лифте, доступ к которому есть только у принца и администрации здания, и вывозит с подземной парковки на неприметном седане без дворцовых номеров. Джозеф, улыбаясь, щурится на бьющее в лобовое стекло яркое весеннее солнце.

– Джеку нужно перестать скрываться. Это делает его несчастным, – словно между прочим говорит он. Брок стискивает пальцы на руле так, что пластик жалобно скрипит.
– Никогда не думал, что тебе стоит начать уважать его приоритеты, а? Это не тот выбор, который Джек позволит сделать за себя.

Джозеф усмехается. «Ты ничего о нас не знаешь», читается в этой усмешке так легко, что Броку даже не надо напрягаться. Указательный палец правой руки зудит от желания разнести к хуям эту тупую башку, но перед глазами встает спокойное расслабленное счастливое лицо Джека, и приступ ярости отпускает так же стремительно, как и накатывает.

– Просто подумай хоть раз о том, чем он рискует, встречаясь с тобой, хорошо? – просит Брок, хотя, во-первых, ненавидит просить, а во-вторых, уже понимает, что слова, словно выстрелы в тумане, все равно пройдут мимо цели. Возможно, мрачно думает он, ему пора начинать думать за троих.

-/-

<div align="center"><a href="http://wtf-kombat2017.diary.ru/?tag%5B%5D=5364507&tag%5B%5D=4695359&tag%5B%5D=4695360&tag%5B%5D=5480902&find_by_tag=%CD%E0%E9%F2%E8+%E7%E0%EF%E8%F1%E8&signature=fe32c82ff2039fbecf6f6084c17aa2e8">[img]http://i.imgur.com/BwM55xj.jpg[/img]</a></div>